Привет!
Нас часто просили рассказать больше о лоре Ash of Gods, так что представляем вашему вниманию новеллу «Энс», написанную Сергеем Малицким. Приоткройте завесу тайны над странными существами, несущими погибель жителям Терминума.
До утра земля остыть не успела, и когда солнце прорезало огненными лучами горизонт, идущий в походном строю Ниддха подумал, что этот день станет последним. Фляжка была наполовину пуста, сожженная под солнечными лучами кожа слезала с рук и живота клочьями. Вставленные под наплечники и наручи полосы войлока, пропитавшись потом, не спасали, жгли тело не хуже раскаленных доспехов. Лишь белая маска немного сдерживала жар, но под ней было тяжело дышать.
Ниддха шевельнул пальцами, соединил надетые на них перстни, поймал рукоять ланша. Магический меч сразу ожил, зашевелился, налился силой, взмыл стальной мозаикой в воздух и замер, нестерпимо искрясь солнечными отсветами, перед грудью Ниддхи. Одно движение, один жест — и смертоносный клинок обратится заточенным жалом и пронзит широкую грудь Джугупсы или его же спину. Но не теперь. Если этому миру суждено погибнуть под лучами безжалостного светила, Ниддха хочет увидеть, как Джугупса будет корчиться на углях.
— Ниддха! – раздался голос за спиной. Проклятье! Дашан заметил блеск стальных осколков, ничего не пропускает. Тогда как он мог пропустить смерть Каши? Ниддха должен был ее убить, Ниддха, а не пахнущий отхожим местом Джугупса. Ниддху она выискивала глазами перед смертью, а не зловонную падаль на двух ногах…
— Ниддха, — догнал воина Дашан и зашагал рядом, положив руку ему на плечо. – Все кончено. Ее больше нет.
Конечно нет. Или Ниддха не видел истерзанное тело Каши? Ее раскинутые ноги, выдранные с кровью волосы, посеченную мечом Джугупсы грудь? Три дня прошло, третий ночной переход заканчивается, а для Ниддхи до сих пор каждый шаг словно звук рассекаемой плоти. И крик Каши в ушах. Не уходит, сколько ни тряси головой.
— Как ты допустил, что она оказалась в убежище? Почему не убил ее сам?
— Она убежала, — выдохнул Ниддха, повернул голову, чтобы заглянуть в глаза Дашана, но увидел только маску и вдруг понял, что маска лучше человеческого лица. Лица стали пугать Ниддху. Словно рассеченная плоть. Пару раз ему приходилось видеть вскрытую грудь, внутри которой продолжало подрагивать сердце. Как лицо без маски.
— Надеялась выжить? – спросил Дашан.
— Нет, — ответил, отсчитав с десяток шагов, Ниддха. – Не хотела, чтобы я видел ее мертвой. Не хотела, чтобы ветер безумия коснулся ее на моих глазах. Оставь, Дашан, год прошел. Это случилось еще до всего. У нее был дар. Она сразу сказала, что остался один год. И ей, и… всему. И мне.
— Один год чего? – спросил Дашан.
Ниддха вновь задержал с ответом. Отсчитал еще десять шагов и еще десять, и лишь потом, повторив про себя имена священной длани – пяти богов, проговорил:
— Один год божественной страды. Жатвы, которая продлится до тех пор, пока поле не опустеет.
— Дурак ты, Ниддха, — явно поморщился под маской его бывший наставник, а теперь и приятель Дашан. – Нет никакой страды.
— А что есть? – спросил Ниддха.
— Семейка, — ответил Дашан. – Божественная длань. Отец, два сына, хозяйка и дочь. Дочка заварила зелье, опоила семейку, усыпила ее, а потом стала жрать. Сожрала все, что только смогла. А когда сожрала почти все, то раздулась так, что не смогла двигаться. И уснула возле очага. А зелье продолжало вариться. И когда выкипело, котел раскалился до красна.
Ниддха метнул из-под маски быстрый взгляд на раскаленное солнце, спросил:
— И что же она жрала?
— Нас, — хрипло засмеялся под маской Дашан.
«Ересь, — подумал Ниддха. – Поганая черная ересь. Все знают, что солнце раскалилось от грехов. Или мы зря ходим по этой земле и уничтожаем грешников? Спасаем их от самих себя, от лжи, от страха, от мерзости… От ветра безумия, после которого глаза мутнеют и пена идет изо рта. После которого человек становится похожим на зверя. Кто справится с поганью, если не мы? А мы справимся. И когда не останется никого, уничтожим самих себя, чтобы эта земля очистилась и возродилась. Но слова Дашана надо запомнить. Мало ли, вдруг подойдем к городу, и Оджа захочет узнать о недозволенных речах? За подробный рассказ может и отпустить прогуляться по опустевшим улицам…»
— Боги не спят, — пробормотал Ниддха.
— Они все делают как люди, даже испражняются, — негромко засмеялся Дашан. – Или дыры для глаз забило в твоей маске? Оглянись.
— Куда мы идем? – спросил Ниддха. – Солнце встает. Испечемся, как лягушки в гончарной глине. А мы еще гоним пленников. Почему мы не убили их еще три дня назад?
— Тут рядом менгир, — объяснил Дашан. – Сильный менгир. Двойной. Ты должен его помнить. Там мы сможем наполнить силой наши ланши. Исцелить наши раны. Передохнуть. Без пленников никак. Но там рядом нет ни города, ни деревни. Не надейся, не удастся прогуляться по темным улочкам, в надежде отыскать Каши или ее тень. Ее больше нет. Да и не отпустят тебя, чтобы ты ни рассказывал Одже. Он знает, о чем я думаю.
— Ты не сразу убил мудреца из убежища, — понял Ниддха. – Ты мучил его! И он сказал тебе… Он осквернил твой слух ересью!
— Людей почти не осталось, — проговорил Дашан. – Таких отрядов, как наш – тысячи, и все трудятся на славу. Хотя, на севере еще много людей. Там льды… были когда-то, и теперь не так жарко, как здесь.
— Когда мы убьем здесь всех, то отправимся на север, — стиснул зубы Ниддха. – Все должны умереть, все. Только тогда земля смоет с себя грехи. И когда умрут все, боги даруют нам новую землю – свежую, зеленую, с дождями и прохладным ветром! С белоснежными шапками на вершинах высоких гор! Разве не для этого они расставили священные камни?!
— Уймись, Ниддха, — засмеялся Дашан. – День-два осталось, не больше. Мудрец сказал.
— Ты его не больно убил? – спросил Ниддха.
— Как обычно, — хмыкнул Дашан. – Перерезал горло. Откуда я знаю, больно это или нет?
Двойной менгир показался через час. Он плыл в раскаленном мареве, словно недостижимые врата в желанную прохладу. Одно прикосновение к камню, который оставался холодным даже среди пекла, и силы вернутся в изможденное тело. Кожа заживет. Бодрость поселится в груди. Лишь одно прикосновение, одно. Здесь, среди высохших лесов, в горячей пыли и под пылающим небом даже вода не давала такого облегчения, как прикосновение к священному камню.
— Черные! – процедил сквозь зубы Дашан и тут же над головами, над масками, над взмокшими от пота и обожженными телами энсов – воинов божественной длани — пронеслось:
— Черные!
— Черные! – зарычал Оджа, и Ниддха, предвкушая минуты сладостного забытья, ухватился за рукоять ланша.
С десяток воинов в черных масках стояло у двойного менгира. Черный цвет словно притягивал жар светила. Убив черного, порой не удавалось сорвать с него маску, она словно прижаривалась к коже. Зачем они терпят такую боль? Только лишь для того, чтобы взять на себя грехи павшего мира? Глупцы, прежде чем брать чужие грехи на себя, следует собрать их с других. К счастью, черных все меньше. Каши так и сказала перед уходом, черных все меньше. И еще что-то. Кажется, она хотела, чтобы Ниддха стал черным. Нет, все-таки не все в порядке с головой было у Каши…
— Смерть! – прорычал Оджа.
— Смерть! – процедил сквозь зубы Дашан.
— Смерть, — прошептал Ниддха и вслед за бывшим наставником рванулся вперед, осеняя себя взмахами магического меча. – Смерть!
Схватка оказалась короткой. Даже менгир не был способен напоить силой отступников, пошедших против божественной длани. Или правду говорил Оджа, что ни черные, ни обычные люди не могут касаться менгиров? Огненная удавка захлестывает их шеи. Только воинство богов, энсы, символ чистоты которых – белые маски, допущено божественной дланью к источнику силы. Но источник следует полнить. Даже под палящим солнцем, которое предвещает скорую гибель.
— Джугупса? – приступ ненависти скрутил Ниддху.
Его враг лежал у основания менгира мертвым. Один из черных успел послать искры своего меча в живот противнику, и им оказался Джугупса. Живот и чресла мерзавца обратились в кровавое месиво. Каши была бы довольна. А Ниддху стало выворачивать от нерастраченной ненависти. Даже маску пришлось сдвинуть на лоб.
— Отмучился, — сказал странные слова Дашан и стянул маску с лица Джугупсы. Ниддха, отплевываясь, выпрямился. Сколько дней он уже не видел глуповатой физиономии бывшего горшечника из соседней деревни? Полгода? И вот, стоило жизни покинуть могучее тело, и Джугупса вновь стал похож на самого себя. Светлые локоны, удивленные голубые глаза, чуть припухшие губы. Посечь бы это лицо в крошево, но ведь не избавишься от ненависти, лишь увеличишь ее!
— Нечего прохлаждаться! – заорал за спиной Ниддхи Оджа. – Ни одна капля крови не должна пропасть! И Джугупсу, и черных – на менгир! Затем выпустить кровь из пленников! И тоже на менгире! Из всех!
«Дальше не пойдем», — понял Ниддха.
К полудню пекло стало невыносимым. Огненный шар висел прямо над головами и явно собирался сжечь один из отрядов воинства богов живьем. Даже здесь, у священных камней, окровавленная земля окаменела от жара, а чуть в отдалении стали подниматься дымы. Давно уже высохший лес, повядшая трава – занимались пламенем.
— Все, — опустился на колени Дашан. – Час пробил.
— Час пробил, — чуть слышно прошептал спекшимися губами Ниддха. – Зачем же тогда боги силою менгира исцеляли нас, если собираются сжечь?
— Молитва! – взревел за спиной Оджа. – Боги требуют молитвы!
Ниддха оглянулся. За грудою трупов на вымазанной в крови грани менгира пылал знак врат. Линия и треугольник. Стрелка, как говорил Дашан. Указатель, как посмеивался Оджа, когда присаживался у костра Дашана. Сколько уже не показывался энсам божественный знак? Три последних менгира? Что он значит? То, что крови в этот раз удалось пролить достаточно? Или то, что наступает конец всему?
— Молитва, — толкнул локтем Ниддху Дашан, и воин послушно ухватился правой рукой за рукоять ланша, а левую поднял, чтобы накрыть растопыренными пальцами затылок.
— Длань божественная, пять пальцев, пять сущих, пять карающих и пять взыскивающих с рабов их. Дхарма – закон твой. Коджурахо – любовь твоя. Сканда – гнев твой. Яма – прах твой. Махакали – ненависть твоя. Взыщите раба своего. Даруйте смерть рукам его и сердцу его. Очистите и спасите…
— Коджурахо… – сдавленно прохрипел Дашан, и Ниддха увидел. В священной арке между двумя упершимися друг в друга лбами менгирами стояла прекрасная женщина. Столь прекрасная, что разом, в одно мгновение перестало существовать все – и белесое небо, и раскаленное солнце, и встающие вокруг дымы, и обескровленные трупы, и коленопреклоненные энсы – все. И осталась только она, вдруг остро напомнившая Ниддхе Каши в тот самый день, когда он пришел к ее дому, чтобы просить родителей самой красивой деревенской девушки отдать ее за него – сына деревенского кузнеца. И отец Каши, который в этот же день отказал в сватовстве Джугупсе, прищурился и спросил Ниддху:
— Она-то согласна за тебя пойти, а я вот не знаю. Скажи мне, Ниддха, а будешь ли ты любить и оберегать мою дочь так же, как я люблю ее? Отдашь ли ты, если потребуется, за нее жизнь?
— Энсссссссссссссссс…. – приложила к губам ладони Коджурахо, и все исчезло, растаяло, наполнилось тьмой на долгие годы. На сотни лет. Или на мгновение.
— …ну, что я тебе говорил? – услышал радостный голос Дашана Ниддха и поежился, холодом, странным холодом схватило его за руки, и за плечи. — Боги даровали нам новую землю! Ты посмотри! Трава! Деревья! Вода журчит в ручье! А вон и горы! И на их вершинах снег! Один миг, и мы здесь!
— Миг? – не понял, поднимаясь на ноги, Ниддха. – Разве миг?
Вокруг и в самом деле шелестела молодая зелень. Холодный ветер обволакивал все еще горячее тело. Неужели миг? Сколько времени длился этот миг? Боги, божественная длань, какое же маленькое и холодное солнце над головой! И что теперь делать? Что делать в этом мире? Или это тот прежний мир? Просто боги залечили его раны так же, как исцеляли тела своих верных воинов?
— Что мы будем делать? – спросил Ниддха, отыскивая глазами Оджу. А ведь не все энсы оказались здесь. Десятка два. А где остальные? Или спасены только достойные?
— Убивать, — шевельнул перстнями Дашан, заставив осколки его меча закружиться перед его грудью. – Я слышал голос. Эту землю надо еще завоевать. Освободить от паразитов, что живут на ней. И тогда она станет нашей.
Они вырезали три деревни. Местные жители ничем не отличались от людей, разве только были чуть ниже ростом, чуть более суетливы и довольно изнежены. Кое-кто из них хватался за лопаты или примитивные мечи, но искры ланшей словно вводили их в ступор. И кровь из них текла самая обыкновенная – что из мужчин, что из женщин и детей. Когда в третьей деревне никого не осталось, Дашан приказал седлать захваченных лошадей и повел отряд к показавшемуся на горизонте акведуку. Нет, это точно был новый мир.
«Город, — подумал Ниддха. – Если есть этакое сооружение, значит, есть и город. Надо лишь идти вдоль акведука, и он выведет к городу. И там, на темных улицах, обязательно встретится если и не Каши, то похожая на нее. Похожая как две капли воды. Почему Дашан не поворачивает? Что его гонит дальше? Менгиры?»
Он не мог спутать. Менгиры были те же самые. Теперь они поднимались из зеленого холма, но точно так же упирались лбами друг в друга, повторяя те, возле которых был убит Джугупса, каждой гранью. Разве только деревянная крепостенка окружала холм, да крыши уродливых изб поднимались из-за бревенчатой ограды. Как они посмели осквернить священные камни? Знают ли они, что такое божественное воинство? Скоро узнают!
Эти странные воины из острога недурно сражались. Обстреляли энсов из луков, а когда те спешились, чтобы миновать вбитые в землю заточенные колья, не стали прятаться за стенами, а встретили их у ворот в пешем бою. У них были обычные мечи, у кого-то пики, но они орудовали ими не хуже энсов, хотя и гибли сами, ловя осколки ланшей в рыхлые, излишне прикрытые доспехами тела. Особенно хорошо сражался рослый седобородый худой воин с пронзительным взглядом. Он убивал энсов одного за другим, управляясь со своим полуторным мечом так, словно он был ланшем, во всяком случае ни один осколок не мог пробить окружающий его стальной вихрь. Даже Дашан пал у его ног, зажимая рассеченную маску и кашляя кровью, а воин еще умудрялся оглядываться и выискивать среди кровавой кутерьмы хрупкую фигурку.
«Каши?» — обожгло Ниддху, который только что сразил очередного противника и вдруг разглядел под вихрами тёмных волос глаза любимой, истерзанной Джугупсой. Никаких сомнений, это была она – и волосы, и взгяд, и овал лица, и тонкий нос, и каждый жест – все принадлежало Каши и могло значить только одно, не только новый мир и здоровье вернули Ниддхе боги, но и поселили покой в его душе, потому что вот она – та, что однажды и навсегда лишила его сна!
— Каши, — прошептал, замирая, Ниддха, шагнул к девчонке, с удивлением увидел стремительный взмах ее тонкого меча и почувствовал, как жизнь покидает его тело. Грудь, а затем и горло припекло, земля ушла из-под ног, а стремительно темнеющее небо оказалось в прорезях маски. Последнее, что услышал Ниддха, был голос умелого воина:
— Отлично, Гледа. Умница.
И в качестве бонуса — ранний концепт-арт Энса:
