Защищенный толстыми крепостными стенами и горными неудобьями приграничный городок Водан обычно пребывал в дремоте и просыпался только в случае войны или в дни равноденствия. Фризы любили празднества; расставляли чередой памятные даты, по малейшему поводу устраивали торжества, бахвалились победами в забытых войнах и заучивали имена героев древних битв, переписывая и правя древние манускрипты. Но дважды в год и с особым усердием они отдавали должное богам и врагам, славя и ублажая первых и подвергая пыткам вторых.
И начиналось это празднество, которое взимало кровавую дань с каждого фризского городишки, как раз в Водане – на южной окраине северной державы, чье величие не требовало подтверждения, но чьи правители любили вкус крови и жаждали трепещущей плоти. Именно близ Водана располагалось начало Геллского тоннеля, великого фризского пути на юг, по которому северные полки век от века маршировали на усмирение коварных геллов, а то и обнаглевших от сытости берканцев. И хотя крепость Фро на противоположном конце тоннеля принадлежала горцам, воданцы знали — едва застучат в тоннеле фризские стальные колеса, разбегутся геллы прочь, попрячутся в норах и родовых башнях. Так что, пусть пока хорохорятся за высокими стенами, всего лишь весеннее празднество приходит в Водан, хотя и о войне разговоры нет-нет, да расползаются по кабакам. Да что разговоры; держава без очередной победы, что силач без хорошей драки. Надо же и размять мускулы, да и славы много не бывает. Главное в другом — история Фризы учит, что все и всегда начинается в Водане. Ну, разве что кроме не столь давней, но тоже вполне успешной войны с Бальдаром.
Неизвестно, думал ли об этом бургомистр Водана барон Стим – седой ветеран той самой бальдарской войны, но как раз теперь ему было не до размышлений. Почетный караул, который он выстраивал на воданской площади, больше напоминал сборище обозных прихвостней, пусть даже все бляхи и бирки на парадных доспехах были начищены до блеска. Трубачи над главными воротами выдували из сияющих труб невнятный хрип, а только что заметенный мусор налетевший ветер не просто разбрасывал по площади, а взвивал столбиками смерчей. Старшина караула давно сорвал голос и теперь только взмахивал руками, косясь на небо и надеясь на спасительный дождь, а копящиеся на площади зеваки никак не хотели умещаться в огородках у дома бургомистра и ратуши.
Лишь двое во всем городе и уж точно на его площади не участвовали в этом весеннем помешательстве, пусть даже один из них неотступно следовал за бароном, а другой, стоя на крепостной стене, зорко оглядывал окрестности. Сыновья Клана Теней охраняли жизнь барона Стима и больше их как будто ничто не интересовало. Эйконцы не были в диковинку ни в Водане, ни в других городах Фризы, но вряд ли хоть кто-то из фризов не задерживал на них взгляд, столкнувшись с удивительными телохранителями в городе или где-нибудь в дальней дороге. Впрочем, о настоящем столкновении и речи не могло идти; по слухам воины из Клана Теней были подобны смертельному ветру, что овевает и убивает каждого, кто пытается встать у него на пути. Стоил этот ветер баснословных денег, поэтому позволить его себе могли только важные вельможи или самые богатые купцы, чьи караваны заходили в опасный Вандилский лес или не менее опасную Голодную степь. Зато уж по слухам, никто и никогда не пожалел о том, что изрядную долю дохода или положенного содержания отправлял на далекий остров Теней, где во мраке неизвестности пребывали родные и близкие удивительных воинов. И все-таки, привыкнуть к эйконцам было невозможно; ни к их странноватой, свободной одежде, ни к разной длины мечам, висевшим на их поясах, ни к узлам, которыми они стягивали на затылках длинные черные волосы. И уж тем более к угрожающим татуировкам-шрамам, что оплетали их тела, начиная от скул и запястий, хотя вряд ли кто точно знал, встречались ли эти узоры на их телах или нет. Впрочем, к линиям, вырезанным по живому, привыкнуть было вообще невозможно, пусть даже жертвы предстоящего празднества подвергались чему-то подобному ежегодно. Но самым удивительным было то, что вроде бы эйконцы не обращались после нанесения на их тела угрожающих узоров в кучи стонущей или бьющейся в судорогах плоти. Говорили, что они вообще не чувствуют боли и не знают, что такое радость или горе. Во всяком случае, они как будто полнили этими узорами собственную силу и гордость. Впрочем, во Фризе они появлялись уже в узорах.
Ло Фенг, воин покоя, пожалуй, единственный сын Клана Теней за его пределами столь высокого ранга, стоял у надвратной башни. Воин мужества, Чжан Тао, который был старше Ло Фенга, но не достиг ранга покоя, держался возле барона Стима, а Ло Фенг словно присматривал за всем городом. Ловил на лицо прохладный весенний ветер, чувствовал тепло невидимого в облаках солнца, сползающий с вершин и Бальдарских, и Серебряных гор холод, любовался предгорьями, укутавшимися по случаю начала весны в зеленый бархат молодой травы. Однажды, когда воин покоя окунется в покой с головой, он выйдет из крохотной хижины в родной деревне на острове Теней, и точно также будет ловить лицом жар и холод, и отмечать взглядом красоту сада, возделанного собственными руками. Правда, вряд ли он будет видеть при этом темно-серые, почти черные бастионы и стены воданской крепости, красные черепичные крыши, деревеньки, раскиданные по склонам ущелья, огромную даже издали арку Геллского тоннеля и ревущий в Серебряном ущелье Уруз, который кричит словно новорожденный ребенок, но уже через десяток лиг успокоится и побежит, принимая в себя притоки, полноводной рекой к Фризскому морю, то сходясь, то расходясь с Гординским трактом. Если, конечно, эйконец вообще доживет до старости и увидит хоть что-то.
Ло Фенг пригляделся к процессии, которая уже въехала в привратную деревню. Впереди под черным фризским флагом с тремя алыми коронами двигался небольшой отряд стражи, за ним на статном коне — как раз для грузного седока – ожидаемый гость — сам граф Пелко Сотури в окружении троих неприметных всадников – один впереди, почти среди стражников, один рядом, на полкорпуса коня отставая от графа, еще один сзади, среди слуг. Все как положено, никто не исполняет доверенную им службу лучше эйконцев. А вот дальше было что-то необычное. За повозкой слуг держал строгий строй еще с десяток широкоплечих воинов, доспехи и лица которых скрывали черные плащи с капюшонами, а уж за ними ехала еще одна повозка. Рядом с ней правил лошадью лишь один всадник – тоже наряженный в черный балахон, но маленький, словно ребенок. И возница этой повозки заслуживал внимания – худой и явно высокий старик как и прочие не отличался яркостью одеяний, но на груди его что-то поблескивало. Беспокойство, донимавшее легкой тенью Ло Фенга с самого утра, нашло свое разрешение. Он развернулся и, минуя трубачей, готовых дуть в триумфальные трубы, стал спускаться со стены.
Барон Стим скользнул утомленным взглядом по бесстрастному лицу главного телохранителя, который ни разу за год службы не выказал ему ни одного знака уважения, не говоря уже о подобострастии, взъерошил слипшиеся от пота седые волосы, вздохнул и снова принялся выравнивать кое-как выстроенный на привратной площади почетный караул. С год назад он напрямую спросил Ло Фенга; отчего ни тот, ни его напарник не склоняют головы не только при встрече с их подопечным, но и при подъеме флага или звучании фризского гимна, или это тоже не прописано в контракте? Ло Фенг тогда ответил странно. Он сказал, что не все можно прописать в контракте, и что он, Ло Фенг, никогда не склонит ни перед кем головы, пусть даже перед ним окажется предстоятель Храма Гнева Богов или любой из фризских королей, потому что за Ло Фенгом да и внутри него таят свою силу и доблесть тысячи великих эйконских воинов, а подобной чести не заслуживают даже боги. Тогда барон ничего не понял, даже подумал о том, что уж перед инквизицией голову склонит всякий, а теперь только поморщился. К счастью, над головой, наконец-то обойдясь без хрипа и сипения, загремели трубы. Ло Фенг подошел к Чжан Тао и произнес:
— В свите не только инквизиция, но, кажется, и храмовые воины.
— Трое братьев тоже? – спросил Чжан Тао.
Ло Фенг не ответил. Чжан Тао не должен был спрашивать об очевидном и пропускать между ушей главное, и воин мужества понял свою оплошность, кивнул и отправился к дому бургомистра. Ло Фенг занял его место.
— Наконец-то, старый друг! – почти пропел граф Пелко Сотури, сползая с коня перед строем почетного караула, и тут же обнял барона Стима, бросившегося помогать гостю, нога которого застряла в стремени. – Все-таки, полтысячи лиг до твоего захолустья из Гордина – многовато для моего старого зада, пусть даже четыре сотни из них мне удалось проделать на корабле. Не мог бы ты углубить Уруз на последние сто лиг или хотя бы передвинуть Водан на сотню лиг севернее? Никак? Ха-ха! Я шучу, дорогой мой. Надеюсь, ты помнишь, как мы пировали на палубе после бальдарской битвы? Никак не могу понять, как ты сумел переманить к себе нашего кока? Впрочем, отложим болтовню, надеюсь, стол накрыт? Я присылал гонца. Ты помнишь, что надо было сделать? Как раз к полудню. Сколько у нас времени? Еще два часа? Как раз подтянется мой подарок. Какой? Увидишь. А пока к демонам все дела, надо хотя бы немного перекусить. Распускай караул, нечего твоим ветеранам втягивать животы, пускай занимаются делом. Много работы нам предстоит, барон, очень много. Кстати, в этот раз стражникам мараться не придется, я взял мастеров заплечного дела. Ну? Где твоя благодарность?
Не слишком большую привратную площадь наполнила суета. Ло Фенг окинул взглядом братьев, прибывших с графом Сотури – и широкоплечий Ли Фанг, и опытный Ван Ксин, и коротышка Лю Чен были весьма высокого ранга, воинами добродетели, поймал едва приметное движение подбородка Ван Ксина, подтверждающее, что барон Стим взят под охрану, и стал приглядываться к слугам. Воинский кодекс Клана Теней предписывал следить не за охраняемой персоной, а за опасностью, которая ей угрожает, но был в кодексе и раздел, о котором не знал тот, кто нанимал для собственной охраны эйконца. И в связи с появлением инквизиции и особенно храмовых воинов Ло Фенга беспокоил именно он. Хотя нет, не беспокоил. Ничто вплоть до его собственной смерти не могло беспокоить воина покоя. Просто в каждое мгновение жизни он делал то, что должен был делать, и теперь для верности предстоящих действий следовало понять замыслы особых столичных гостей.
Их было двенадцать. Возница с серебрянным медальоном инквизиции на груди в виде двух скрещенных топоров, инструктированных стриксами, – худой безбородый старик – копался под пологом повозки. Относительно молодой коротышка, почти карлик с гладко выбритым черепом, черными бровями и тонкими губами, лениво прогуливался по площади. Судя по капюшону и подвязанному за спиной фартуку, он служил палачом. Остальные, в которых Ло Фенг предположил храмовых воинов, занимались лошадьми. Лишь один из них — широкоплечий франт, который единственный сбросил с головы капюшон, остановился, уперев руки в бока. Он, не скрывая интереса, рассматривал самого Ло Фенга.
— Оставь его, Накома, — посоветовал инквизитор, не предполагая, что Ло Фенг слышит каждое его слово. – Этот эйконец вроде тех, что охраняют графа. Дорогая застежка на прочном ремне. Для красоты и только. Никогда не понимал, зачем нужен дорогой пояс, когда можно подпоясаться веревкой?
— Этот посерьезнее троицы графа, отец Авгрин, — расплылся в улыбке Накома. – Жаль, что среди меченосцев Храма Гнева Богов нет ни одного эйконца. Было бы любопытно… прощупать их. На излом.
«Меченосец Храма Гнева Богов, — отметил про себя Ло Фенг. – Значит, я не ошибся. Лучшие воины Фризы — это стражи предстоятеля и хранители святынь Храма. Они называются меченосцами храма. Никто не знает, кто они, сколько их, и кто их учит. Некоторые вовсе сомневались в их существовании. И вот они появились в Водане. Отчего они выбрались из храма? Что они замыслили? И почему один из них явно нарушает их же правила?»
— Некоторые пытались, — кивнул инквизитор. – Мало кому удавалось, а тех, кому удавалось, уже нет. Впрочем, первых тоже. Запомни, парень, что я скажу. Ты будешь резать на части ребенка перед эйконцем, и он даже не моргнет, если не нанимался этого самого ребенка охранять. Говорят, что у них нет сердца.
— Можно подумать, что у тебя сердце есть? – усмехнулся Накома.
— Есть и даже побаливает иногда, — кивнул отец Авгрин и повернулся к палачу, который ходил вдоль крепостной стены правее ворот и ощупывал забитые в нее железные костыли. – Что там, Мел?
— Сойдет, — отозвался палач. – Хорошее железо, хорошо забито. Не хватит штырей — добавим. Ему, правда, многовато лет, но раньше умели делать. Ржавчины нет почти.
— Семьсот лет ему, Мел, — отозвался инквизитор. – Семьсот. Или больше. Водан одна из самых древних крепостей Фризы.
— Помост еще нужен, — добавил палач. – А то я не допрыгну до верхних. Ростом маловат. Да и жаровню некуда будет поставить.
— Вон, — махнул рукой инквизитор. – Видишь за воротами мытарский помост? Его и возьмем. И место для жаровни найдется. И для котелка. Сначала, правда, надо бы перекусить…
— А если его ребенка? – продолжил разговор Накома, продолжая смотреть на Ло Фенга и прихватывая уздцы лошади у коновязи. – Если резать на его глазах его собственного ребенка, он тоже не моргнет? Ну, он же не нанимался его охранять? Вряд ли у него есть контракт. У кого есть контракт с собственной семьей?
— Этого никто не знает, — ответил инквизитор. – Но я слышал, что у эйконцев, которые нанимаются служить, нет семей. Ни жен, ни детей.
— Тогда ради чего служить? – не понял Накома.
— Можно подумать, у тебя есть семья, — ухмыльнулся инквизитор и снова полез в свою повозку.
— Много ты знаешь, — скривился Накома.
— Спроси тогда у него, — посоветовал из-под полога инквизитор.
— Спрошу… как-нибудь, — процедил сквозь зубы Накома.
— Тут провал, — топнул ногой палач, подойдя к повозке. – Площадь неровная.
— И что? – не понял Накома.
— Кровь будет стоять, — объяснил палач. – Желоба нет, стока нет. Кровь будет стоять лужей. Публика не любит. Когда крови много, тяжело дышать. Обмороки случаются. Она пьянит.
— Пьянит… – мечтательно закатил глаза Накома.
— Держи, — высунулся из-под полога инквизитор и протянул палачу связку железных штырей и кувалду.
Уже под звяканье кувалды Ло Фенг снова поднялся на стену, вытащил из-за пояса небольшую подзорную трубу, пригляделся через нее к тающему в весенней дымке тракту и, не спускаясь вниз, двинулся по стене к угловой башне, с которой открывалась открытая галерея — переход к дому бургомистра. Стража, расступилась мгновенно, едва завидела эйконца. У входа на галерею стоял Ван Ксин.
— Сколько городов миновали после Гордина? – спросил у него Ло Фенг.
— Восемь.
— И в каждом?
— Пиршества, подношения, женщины, — ответил Ван Ксин. – Как и во всякий год. Все казни во славу Храма Гнева Богов и в искупление прегрешений людской породы должны начаться в Водане. Но не как обычно. В этот раз с особыми пытками и с обильным кровопусканием от инквизиции. Во всяком случае, граф Сотури ни о чем другом и говорить не может.
— Кого должны казнить? – спросил Ло Фенг.
— Вроде бы в каждой крепости есть узники, — пожал плечами Ван Ксин. – Или ты забыл, что было в прошлом году?
— Казнили двоих, — задумался Ло Фенг. – Преступников, прибереженных как раз для празднества. Но на стене, правее ворот, штыри забиты под одновременную пытку пяти человек. И палач забивает еще.
— Какая разница? – не понял Ван Ксин. – Может, у вас больше узников?
— Подходящих узников нет, — сказал Ло Фенг. – И, кажется, барон Стим не планировал казнить никого из них. Но на тракте большой отряд. Сотни человек в цепях в сопровождении стражи. Будут здесь через час.
— Да хоть тысяча! – прищурился Ван Ксин. – Граф Сотури что-то говорил о «подарочке». Может, это он и есть? Что это меняет?
— Ты знаешь, что может все изменить, — ответил Ло Фенг. – Почему этот Накома отличается от прочих храмовых воинов?
— Да ничем он не отличается, — ответил Ван Ксин. – Если только слегка не в себе, или выходец из рода влиятельных вельмож. Благородная спесь не успела облупиться. Пытался задирать нас, но осторожно. Ничего не будет, Ло Фенг. Уже семьсот лет ничего не было.
— Если ничего не будет, ты увидишь улыбку на моем лице, — сказал Ло Фенг.
— Я не дам своих узников, — бормотал барон Стим через час, поддерживая за локоть графа Сотури. – У меня всего трое мальчишек в темнице, украли барана на рынке, я уже завтра собирался их отпускать, родители оплатили все хлопоты. Виданное ли это дело – пытать и казнить за такое прегрешение? И рабов у меня нет для этого. Одного казнишь, другие в истуканов от страха обратятся. Писал же в канцелярию Гордина, что нет ни одного убийцы, ни одного насильника. Можно было бы, конечно, выловить кого-нибудь на геллской стороне, но не та у меня дружина, да и мир у нас с геллами. Кому это нужно?
— Богам! – погрозил пальцем граф. – Каждый год у тебя одна и та же история. Читал я твои послания, читал. И вроде содержание у тебя почти графское, все-таки граничный город, и охрана лучшая, почти как у меня, и годами ты почти как я, а все никак не разберешься, что курицу несут на алтарь не для того, чтобы ее потом сожрать, а для крови, из нее выпущенной.
— Кур предоставлю сколько угодно, — отмахнулся барон.
— Эх ты, кур он предоставит, — вздохнул граф. – Ну ладно, я был бы не я, если бы не приготовился к твоим спорам. Есть у меня мясо для заклания. И без тебя есть. Считай, что дар от самого предстоятеля Храма Гнева Богов. Выпустим потроха дюжине-другой человечишек, и опять за стол. Уж больно хорошее жаркое ладит наш… твой кок. А завтра уж дальше, да. Страда начинается. Как и каждый год.
— Почему дюжине-другой? – не понял барон. – Обычно обходились парочкой! И где вы набрали столько погани для казней?
— Предстоятель говорит, что нынешний год особый, — расплылся в улыбке граф. – И не всегда нужно погань на эшафот ладить. Невинная кровь куда как ценнее. А ты воришек жалеешь. Ты бы лучше оценил уважение — первые жертвы, начало празднества — вновь у тебя. И не простые казни, а с интересом и благоволением! Благодарить еще будешь!
Граф толкнул дверь, ведущую на открытую галерею, и барон, выйдя на свет, прищурился, отметив, что кроме десятка его личной стражи тут же замерли сразу четверо эйконцев, но взглянув вниз, остолбенел. Площадь наполнялась народом. И если по правую руку и так уже с час толпились городские зеваки, проезжие купцы с торжища, то у мытарской накапливалась толпа, которую заводили в ворота столичные стражники. Гремели цепи, раздавались стоны, время от времени щелкал бич. Справа от ворот дымилась жаровня, потрескивали дрова под котлом, и щуплая фигура в черном прыгала по мытарскому помосту, развешивая на забитых в стену штырях ременные петли.
— Что ж ты творишь, твоя милость? – закашлялся барон. – Я тут вижу не пару дюжин жертв, а несколько сотен!
— А ты чего хотел? – оскалился граф. – Или, думаешь, Водану уважение оказывать, а остальных объедками обносить? Полагаешь, если у тебя нет убийц и насильников, у прочих их полно? Почти нигде нет собственных негодяев, приходится их стадом гнать. Зато уж у меня всегда достаток – инородцы, бродяги, воры, девки гулящие, прокаженные, конокрады, всякая пьянь и нищета, чем не способ очистить родную землю?
— Разве нет другого способа? – прошептал барон. – В прошлом году было иначе. Повесили пару убийц, тем и обошлось.
— Ну, так в этом году у тебя и одного убийцы нет, — пожал плечами граф. – О чем же тогда разговор? Обряд Храм Гнева Богов вершит, а не я. Я лишь чиновник, дорогой Стим, который делает то, что ему поручено. И не задает лишних вопросов. Вот как эти эйконцы. Я, если захочу, вытащу из толпы да хоть вон ту рыжую девку, которой за ее острый язык и так досталось бичами от меня, и горло ей перегрызу, а они все равно защищать меня будут. Ты еще не понял, зачем тебе дети Клана Теней? Не для охраны. Для примера, как службу надо нести. Ясно?
— Куда уж яснее… – пробормотал барон.
— Ну и ладно, — вздохнул граф и, перегнувшись через парапет, заорал. – Начинай, отец Авгрин.
Ло Фенг стоял на галерее почти у городской стены, над головами несчастных, которых загоняли в наспех приготовленное, огороженное жердями стойло. Снизу поднимался запах крови, гнили и нечистот. С несколькими сотнями человек, пусть и закованных в цепи, управлялись всего три дюжины королевских стражников. Да, имелась еще пара сотен воданских стрелков, но они встали поперек площади в ряд, и замерли, оставив за спинами онемевших от ужаса или от предвкушения страшной забавы родных и соседей. Небо на Воданом было ясным, но Ло Фенгу казалось, что над крепостью сгущаются тучи.
Эйконец не знал, случится ли то, чего он опасался, однако знал, что будет делать, если произойдет то, что может произойти. То, о чем предупреждали его и каждого из теней наставники и старейшины в последние годы обучения. То, к чему готовили каждого воина, даже если его готовили убивать и не быть убитым, охранять и сохранять беспристрастность, внушать ужас и уважение во всем Терминусе без исключения. То, что было существом всякого эйконца – отсроченная на тысячу лет кровная месть за лишение родины, смерти близких, умаление рода. Может быть, теперь пробил его час. Может быть.
Обряд шел своим чередом. Уже отпел жертвенную песню инквизитор, напоминая подданным троецарствия и верным прихожанам Храма Гнева Богов, что всякая жертва угодна богам, а безвинная угоднее прочих, потому как не несет корысти в себе и только она способна вымолить прощение и отсрочить конечный день этого мира. Уже отгремели кандалы, снятые с первого десятка узников, и гординские стражники подвесили их на штырях, безжалостно распиная несчастных, одну из которых – рыжую гибкую девчонку с отметинами бича на лице и плечах выбрал лично граф. Уже раскалились до багрового на жаровне ужасные крючья и щипцы, и пар начал подниматься над котлом. Уже с благоволения инквизитора палач зачерпнул ковшом кипятка и обдал им крайнего подвешенного – чернокожего вандила, который завизжал, словно ошпаренная свинья и тут же обмяк, обвис в петлях под оханье и рыданье детей среди согнанных и пришедших на площадь зевак.
Уже должно было начаться самое страшное, когда рыжая девка вдруг перестала шипеть и кричать о своей невиновности и запела. Запела на том самом языке, на котором несут службу в Храме Гнева Богов и по слухам служат в Храмах Кары Богов в далекой Беркане. Запела на языке, которого никто кроме служителей храмов не знал. Запела на языке, на котором, по преданиям, объяснялись посланные разгневанными богами страшные воины в масках. Запела чистым и звонким голосом, выводя интонации и тона, доступные только самым опытным певчим, послушать которых в столицах собирались и собираются тысячи прихожан. Запела, зазвенела, полилась чистой, прекрасной мелодией и заставила не только замолчать сквернословящих стражников, изрыгающего ругательства, требующего вырвать поганке язык графа, рыдающих в толпе детей, стонущих узников, окаменеть палача и инквизитора, но и заставила забыть обо всем самого Ло Фенга. На одну секунду. На одно мгновение. На долгое, бесконечное мгновение, в которое он успел подумать, что когда оборвется и этот голос, и все десять жизней, и еще столько жизней, сколько захотят оборвать инквизитор и его палач, и пройдет дождь, который смоет кровь с камня, и он, воин покоя, Ло Фенг, сын клана Теней продолжит свою службу во имя клана и исполнения тысячелетней мести, ничего не станет прежним, потому что он не сможет забыть этот голос и вернуть в сердце утраченный покой. А потом в окружении девяти храмовых воинов появилось чудовище.
Оно было серым и огромным и напоминало мертвеца, который раздулся от тлена, но не обратился в вонючего слизняка только потому, что и его костяк вырос в могиле, из которой он выбрался. Его мышцы набухли. От его одежды остались только кожаные порты, сандалии и широкий ремень, на котором висел ужасающий меч, похожий на нож для разделки мяса, но на его серую, слипшуюся складками плоть была накинута сеть, сплетенная из стальной проволоки, и она впивалась в нее шипами, не причиняя ему страданий.
— Время пришло, — горным эхом выдохнуло чудовище, подняло вверх огромные ручищи и провело ими по лысому черепу, оставляя следы, напоминающие трупные пятна.
Замолчала, захлебнулась, захрипела девчонка. Обвисли в путах распятые пленники. Попадали ниц, гремя доспехами, оружием и цепями стражники и назначенные к казни. С шорохом повалились зеваки, осели без чувств граф и барон. Опустился на корточки, чуть слышно заскулил, ухватившись за знак инквизиции на груди, отец Авгрин. Опрокинулся на жаровню, взвизгнул и свалился с помоста палач.
— Сейчас, — прошептал Ло Фенг, удержался за каменное ограждение, чтобы устоять на ногах, почувствовал, как начинают жечь его тело выведенные на нем узоры. – Сейчас.
— Неразумное дитя остановило пытку, — прогудело утробно чудовище, направляясь от дома бургомистра к воротам. – Пресекло путь сладости. Но ничего. Я все поправлю. Много сомнений в вас, люди. Слишком много сомнений. Я не заберу жизни всех. Каждый второй продлится и пойдет по дорогам, разнося весть о том, что время пришло. Пока не сотрется до собственной смерти. И только мука, людская мука может освободить и спасти вас!
— Сейчас, — собрался с силами, стиснул зубы Ло Фенг, скосил взгляд, увидел, что и его братья тоже удержались на ногах и прошептал. – Чжан Тао. Воин мужества. Не подведи.
— Время пришло, — заклокотало чудовище, махнув чудовищной рукой и выстраивая воинов храма вдоль помоста. – Поэтому смертная мука бесполезна, если мука недостаточна! Открой врата страданий в чужом теле, и врата богов откроются для тебя!
Облизав палец, чудовище мгновение смотрело на обмякшего вандила и рыжую девчонку, распятую рядом с ним, которая продолжала что-то сипеть, затем сделало выбор, коснулось черной груди и вычертило на ней знак из вертикальной линии и треугольника, примыкающего к ней на середине ее высоты. И едва чудовище оторвало палец, знак вспыхнул и стал погружаться в тело, заставив несчастного очнуться и завизжать от боли.
— Время пришло! – вскинуло вверх руки чудовище, и тогда Ло Фенг закричал:
— Чжан Тао!
Фыркнул лук, и эйконская стрела пронзила грудь чудовища.
— Сталь, — прошептал Ло Фенг.
— Время пришло! – зарычало чудовище, выдернуло из груди стрелу и схватилось за меч. – Убить наглеца!
— Братья! – заорал Ло Фенг.
Они спрыгнули с галереи одновременно. Воин покоя и воины добродетели. Одни из лучших в клане. Встали на ноги, как дикие двуногие кошки. Обнажили мечи, которых боялись воины всего Терминуса. Четверо, сравнимые по силе и опасности с дружиной лучших фризских мечников. Ло Фенг, Ли Фанг, Ван Ксин и Лю Чен. Спрыгнули, чтобы остановить девятерых храмовых воинов, отправленных к Чжан Тао, а затем напасть на чудовище, победить которое не могли.
Схватка была короткой. Гордость Храма Гнева Богов, выпестованные фризскими наставниками меченосцы были срезаны мечами эйконцев словно придорожный бурьян. Но чудовище это лишь разъярило. И серый фальшион, сверкнувший над его головой, не оставлял в этом никаких сомнений.
— Золото, — прошептал Ло Фенг, когда очередная стрела, блеснув желтым лепестком, вошла в серое тело. – Нет.
Ван Ксин, почти разрубленный пополам, рухнул у ног чудовища.
— Серебро, — прошептал Ло Фенг, когда очередная стрела прошила серую щеку и была выдернута из тут же смыкающейся плоти. – Нет.
Голова Ли Фанга откатилась к воротам.
— Священное дерево, — прошептал Ло Фенг, когда следующая стрела отскочила от плеча чудовища, а коротышка Чен отлетел в сторону с окровавленной рукой.
— Свинец, — произнес Ло Фенг, бросаясь под удар серого фальшиона, но и прогремевший выстрел не остановил чудовище. Развороченная мушкетной пулей серая грудь сомкнулась точно так же, как и мгновением позже после удара меча Ло Фенга срослась серая гортань. Но ответный взмах серой руки едва не лишил воина покоя сознания. Пожалуй, только тело инквизитора, на которого упал отлетевший от чудовищного удара сын клана Теней, и спасло его от переломов. Но эйконский меч разлетелся на осколки.
— Чжан Тао… – прохрипел, глотая хлынувшую в глотку кровь, Ло Фенг, чувствуя что сейчас, сию секунду в его груди выгорают, обращаются в пепел искры доблести его предков.
— Чжан Тао! – с ревом раскинуло руки в стороны чудовище. – Покажись!
В распахнутом окне на третьем этаже дома бургомистра появился воин мудрости с мушкетом в руках.
— Посланник богов приказывает тебе убить себя, Чжан Тао! – прогремело чудовище, и воин мудрости послушно выронил мушкет, снял с пояса нож, вонзил себе в горло и полетел вниз головой на мостовую Водана.
— Чжан Тао, — прошептал Ло Фенг, опираясь о потерявшего сознание инквизитора, глотая кровь и пытаясь встать на ноги.
— Очень неплохо, — услышал он скрежещущий голос прямо над головой, нащупал знак инквизиции на груди отца Авгрина, и когда чудовищная рука ухватила воина покоя за узел волос на его затылке, вывернулся и ударил туда, куда смог дотянуться. Истошный вой огласил площадь Водана. Ло Фенг с трудом встал на ноги, а продолжающее выть чудовище, зажимая дымящуюся руку, стало отступать, пока не повалилось навзничь и не обратилось сначала в Накому, а потом и вовсе не почернело и не осыпалось пеплом, исторгнув умчавшуюся тень.
— Все-таки серебро? – прохрипел, зажимая искалеченную руку, подходивший Лю Чен.
— Нет, — покачал головой, сглатывая кровь, Лонг Фен. На зажатом им в руке знаке инквизиции в серой слизи, шипя, выгорали стриксы.
— Надо возвращаться домой, — понял Лю Чен. – Нести великую весть на совет старейшин.
— Сначала освободим пленников, — закашлялся, потирая грудь, Лонг Фен. – Нам придется обратиться в беглецов, так пусть преследователи ловят не только нас.
— А он? – спросил Лю Чен, показывая на горку пепла. – Мертв?
— Нет, — покачал головой Ло Фенг. – Они умирают… не так. Но теперь мы знаем, отчего они умирают. Они уязвимы. Подай-ка мне его меч.
— Негодное оружие, — поморщился Лю Чен. – Слишком тяжелый. Я уже не говорю о его размерах.
— И в самом деле, тяжелый, — пробормотал Ло Фенг, принимая фальшион. – И почему-то горячий. Особенно рукоять. Но мой меч не выдержал удара клинок в клинок, а на этом нет даже зарубки. Интересно, каков он в деле?
Он взмахнул оружием демона так, словно не выпускал его из рук долгие годы, и срезал узел черных волос на собственной голове. Узел, за который его только что удерживала ужасная рука. Освобожденные пряди упали на его лоб и уши.
— Что ты делаешь? – оторопел Лю Чен.
— Плачу за нарушение контракта, — ответил Ло Фенг. – Я больше не воин покоя. Но все еще эйконец. Собери стриксы. А я подберу мушкет Чжан Тао. Пригодится. Но помни. У нас мало времени.
